И будет всем щастье
Волки уходят в небеса
Горят холодные глаза
Приказа верить в чудеса
Не поступало…

Кит

…зачем эти криминалы были – поди, разбери. Неплохо жилось удалому - молодому, бабок валом, с телками порядок, опричнина - служба не пыльная. Совесть, правда, болела, но уж на эту шнягу всегда укорот есть – «Винчик - кинчик и дурманчик», - как говаривал Миха-кореш. С него-то, гада, все и началось. Пропал надолго, я скучал даже, веселый парень, на дело или к девкам с ним легко идти, правда, как кровь увидит, – звереет – жуть! 
Князь его замечал, пацаны уважали. Я думал, все, Миха, боты закусил, да уж лучше б так и было…
…Явился, на себя не похож – рожа светлая, будто дряни не курил никогда, грибной плесени не нюхал, говорит, что, мол, счастлив - нашел тропу, и вам, кореша, советую. Ради вас, мол, я и вернулся только, потому как «все вы есть заблудшие уроды, князь вас в рабстве держит. А Тот, к Кому тропа ведет, Он-то и есть Папа реальный. А князь – проходимец, мучитель и погубитель! И пошлите все искать тропу, сытости не обещаю, но с Папой вечно будет вам щастье».
Мы сначала даже не поверили, что он не прикалывается, поржали, думаем, сейчас Миха маску постную снимет, вынет ножичек, и пойдем угорать – веселиться, жителей шугать или что там князь велит. А как вкурили, что не шутит Миха, мандраж на нас напал. А вдруг, как зараза это? На всех перекинется? Скрутили мы его, стали совет держать, что делать. Я говорю: «Отпустим, пацаны!», Турок кричит: «Замочим лучше», а Ботан, он у нас типа умный, говорит, «Нет, ребятки, будем князя дожидаться, тут не просто предательство или болезнь, тут диверсией пахнет».
Посадили мы его на «кичу», а сторожить меня приставили, заодно, видно, благонадежность проверить. Недолюбливает меня Ботан, и князь не очень жалует, если честно. Я ведь одиночка по натуре своей, и не боюсь их гадов никого. И на нетленку свою еще договора не подписывал. Не дождутся, твари!
Вот и сидим мы с Михой, он за дверкой железной, я с обратки, да только речи свои безумные он не прекращает, я слушаю, ухмыляюсь, но рот ему не затыкаю. Говори, Миха, говори, вот пожалует князь, тут тебе и кранты. И начинает вдруг меня тоска забирать. Жалко мне его, дурня этого, ну не виноват Миха, что болячку где-то подцепил! Парень он нормальный, служил верно, какой от него вред? Я ему говорю: «Хочешь, князю за тебя скажу, по старой дружбе?»
А он ржет, дурик: «Эх, Кит, рыба ты крупная, но глупая. Князь тебя на ремни порвет за такое заступничество. Мне все - равно, нынче уйду к Отцу, а тебе, дурню, нарезать надо отсюда по - любому. Зовет Он тебя, настоящий и родной, хочет видеть. И опять всю эту бодягу развел, а мне так больно-больно стало, в тыщу раз больнее, чем когда первый раз жителя замочил. Так захотелось, чтоб правда, был Он, Отец, и чтоб мне упасть перед Ним и сказать «прости», и чтоб Он простил.
А Миха-гад ржет, как будто не его скоро князь пытать будет смертно. «Да», - говорит, Он тебя простит и примет, потому что ….хороший Он. От этого слова в Михиных устах охренел бы раньше, но… всю злобу свою собрал, как перед мочиловом, и ору: «Да где ж Он пропадал столько лет? Когда так нужен был! Когда на честной войне кореша мои гибли, а? Когда я звал Его, что ж Он не пришел и не помог?»
А тот вздохнул, и промолвил « В том-то и прикол, Кит, что рядом Он был всегда. Только ты сам от Него бегал, и слушать не хотел…вот и добежал …до князя. А от князя дорожка одна, сам знаешь…»
Помолчали мы. И тут он меня подловил, гнида!
- Ты ж, Кит, - говорит, человек понятий?
- Базара нет! - отвечаю.
- А как насчет последней просьбы? – хитро продолжает Миха.
Я аж похолодел, но виду не подал. – Валяй, - говорю, - сделаем…
-Хочу, говорит, чтоб ты, Кит, прямо сейчас отвалил тропу искать, в чумные болота, и пока не найдешь, не возвращайся! А сам ржет, аж писает! Баклан!
-Гад ты, Миха, - говорю - а не кореш! - разозлился я!!!
Честно скажу, можно было, конечно прогнать картину и ребяток кликнуть, типа бежать хотел узник, пришлось шмальнуть, но …Что- то меня заставляло про эту хрень слушать, тропу…Любопытство, наверное
А Миха продолжает байду: « …а искать ее беспонт, запаришься, а когда уже вроде отчаешься, она сама – прыг под ноги. А и нашел, если без проводника не выгребешь, это сто пудов, в черной чаще опасно – влево-вправо шаг – сожрут псы, и никакие прибамбасы твои не вывезут, мыщца или перо или волына там, какой бы ты ни был конкретный пацан. А засада в чем? Да в том, что раз подумал, о тропе, и начнутся всякие типа сказки, здесь и там совпадения странные. И тут уж лучше ищи, потому что все, что ни хаваешь потом, все горько. Счастья без нее не будет, вся пруха твоя как из дырявого ведра вытечет. И будешь как живой жмурик, зомби импортный… такая засада.
И бабки – шмабки не в кайф, одна токо и забота – найти тропу и встать потверже. А что легко будет, это все фигня. Князь, он отступников не любит, и мысли твои знает, только ты про нее подумал, держись, братан, на войне дезертиров пристреливают. И плевать ему, что ты приемный его сынок, и служил верно, ему бы только твою нетленку заполучить, - главную часть, то есть, вечную, а скоро или долго – это ему без разницы, беспредельщик он, князь. Но и Тот, к Кому тропа, не оставит нипочем, и проводника даст, и вооружит, только условие одно – ты сам захотеть должен сильно. И за ради этого, Китяра, и смерть принять не в падлу. Потому что был я княжий приемыш, а теперь Родного Отца, который есть Свет настоящий сын. И в этом счастье, понял? Помру я через часок, но ты, может от князя вырвешься, Отца узнаешь и…
Замолчал он вдруг, Миха - кореш. Сказал только: «Все, Кит, плыви, а то поздно будет. Токо по - бырому, ждут тебя уже».
Я ему: «Ну, прощай, что ли», а он ржет опять: «На небе встретимся». И пошел я, а потом даже побежал, вспомнив спортивную молодость…

Анита

…Мон папа крови лазоревой благородной, а мамочка из простой семьи, такой мезальянс. До моих пяти лет мы жили с родными папа, в Южной стране, (и нечего хихикать!), и все меня любили, и, как же это сказать на вашем варварском наречии, «востребовали»? «нуждались»? Я им была необходимой. И кузенам, и тетушкам и прабабушке мисс Ани и, главное, деду.
Дед мой, девчонки, был просто Отчий человек, настолько, насколько мирскому им можно быть. Кавалер всех звезд и орденов, рыцарь Креста и Трилистника, сам Император с ним беседовал. Но не это главное. Он был и сильный, и добрый. Я такого ищу всю жизнь, но нахожу лишь отблески величия его Светлой души. А в той стране реки – йогурт сливочный, берега – джем клубничный! На деревьях плоды медовые, разноцветные… И белых мух там нет, и погоды бархатные. В воздухе разлит запах роз, а шоколаты стоят половину мелкого сребрика за пуд. Что смешного опять? От шоколатов наоборот худеют, почитайте столичные журналы.
Там все почти, как на небе …наверное.
Скатерть у нас была старинная – белоснежная, посуда из злата. Утро начиналось с дедовых песен. Ходит, напевает: «Нитка, Нитка, где твоя иголка», - а я уже и не сплю, разбегусь, и прыг к нему на шею! И все - весело нам, смеемся и будим весь дом. Мисс Ани строгий вид делает, говорит: «Жане-Пьер, вы нарушаете режим дня ребенку, это может привести к необратимым последствиям», а сама улыбку прячет. Дед, меня не выпуская, целует ей ручку, и мы убегаем с ним в сад …
А прабабушка сплела мне кружевную мантилью, надела на головку и говорит: «Вот уедете вы, Ниточка, и я умру». Так и случилось. Но не только она умерла, когда мы в эту Шабирь промозглую переехали. Зачем только сюда билеты за деньги продают? Ссылать сюда надо. А я еще умерла. Только папа-мама этого не заметили.
Папа-мама служили в министерстве, в работу «погрузившись» с головой. Я много читала, а когда уставали глаза, смотрела в заледеневшее окно с узорами. Все было белым, зима длилась девять месяцев в году. Дед был далеко. Я стала совсем одна. И хиус - шабирский, посвистывающий на улице, мое сердце заморозил. Когда долго смотришь на снег, это случается. А друзей у меня не было. Потому что не было равных - я была умнее и лучше всех.

Кит

.. уже как в лес забежал, понял, как глупо купился на эту муть. Ну, найду тропу, и че? Назад, что ли, переть, к Михе? Дак его уже и среди дышаших не наблюдается. Разве ребятки удовольствие растянут, князь шутить любит.…Но и не поворачивать же теперь назад, в лагерь. Может, тропа эта и впрямь… к этому… к Родителю Родному. Может, и совесть вылечит. Он типа Всемогущий же ж, по слухам.
А то уж сильно, зараза, ноет последнее время, дурманчик приходится с плесенью мешать и табельками закусывать заокеанскими. Князь говорит: «Веселитесь, ребятушки, однова живем», а только дохнешь после такой «диетотерапии» быстро. И бег не такой уж резвый, и удар не такой точный.
Парням расскажи, что Кит мандражится, оборжут – не поверят, а лес-то и впрямь к ночи жути напускает. И песики княжьи лают, не видно их, а лают, родимые, жутко с подвыванием, и все ближе-ближе «У-у-у-ауу!!!» И огни какие-то светятся, и страшно мне, не смерти-боли, а просто страшно и все, ой-ой-ой, куда б зашугаться. Пытаюсь со стороны на себя глянуть - почти двухметровая махина, Герой войны, чемпион дальних Островов по единоборствам - черная повязка, кавалер Орденов звезды и месяца, за меткость главный приз – серебряное яблоко, за доблесть – колечко с мизинца левой ноги ее высочества, спас от горских наймитов, трясется весь, как цуцик, тут ржач больше, чем над кинчиком, но это если ты «снаружи, а не унутри ситуации», так наш командор говаривал, на первой честной войне. Голову ему оторвало на моих глазах. Но тогда так страшно не было, ой-ой-ой, воют и дышат собаки, светятся огни, сердце мое тикает как бомба с часовым механизмом, скока до взрыва осталось? А што за тем деревцем-то? А не тот ли житель первый, которого ты, Кит, порешил, удалец ты мой лучший, - это  княжий голос в ухо шепчет. Да, точно, вот и ножичек твой трофейный горский у него в сердце. Где ж тропа хренова, а?
… спрятаться, испариться, исчезнуть, полететь туманом, какой лес-то стра-а-а-шный!!! Что это я, ною, что ли? Что там этот дура - Миха нес: проводника даст Папаня. Враки это все, гон полнейший, где этот проводник, мне бы выйти только из леса этого конченого, уж я до Михи доберусь, расквитаюсь, ой-ой-ой, страшно-то, как плохо-о-о мне, умираю, …Папка, если ты есть и правда, помоги, итишкин-кот, что ли, помоги, не могу сам уже, помоги, родименький… Я и не заметил, как перешел на визг и всхлип…
… орать не мог, только сипел чего-то шепотом, то ли клял князя, то ли Папу звал. Страх черной жижой все мое существо заполнил, казалось, что тону в крови, мною пролитой, она уже почти по шею, и поднимается все.…А в ушах – какофония: лай, визг, хохот, крики, громко так - уши лопаются. Давай меня выворачивать, и тоже черной кровью.  Все, думаю, кранты тебе, Китяра, приплыл Никитка, всем спасибо, все свободны.
Но вдруг …резко полегчало. Голоса заткнулись. В ушах звон. Потом меня рвать перестало. Вдохнул я чумного воздуха сырого и понял, что под ногами твердо, и стою я на тропе. Ура, на ней! Руками, правда, я все еще за дерево хилое держусь, но стою сам, мощно стою!!! Во, а чуваки говорили – низзя князя победить и от песиков его отбиться, а я -то живенький! Такой уж я есть!!! Несгораемый и неуловимый, из семи заварушек вышел невредимый, достойный, реальный пацан!!! А ты, Миха, говорил! Ты -то покойничек теперь, а я-то молодец-удалец, на волыне игрец!!! И тропу нашел, и от князя ушел!!! Себя вслух нахваливаю, да ведь и есть за что, а дерево, за которое я держусь, вырывается и говорит:
«Молодец, да? Что же тогда так вопил?». Тут силы меня враз покинули, и я сел. На задницу, в смысле. Потому что дерево оказалось человеком. В коришневом комбезе, с сияющей нашивкой на груди в виде льва и сердца. И с яркими глазами, такими яркими - как прожектора, е - мое!

Анита (ни умом, ни сердцем)

…как он вопил, деревья чуть не падали, вопил и метался, а на загривке мертвой хваткой песик вцепился, второй на груди, где сердце, а еще один на голове сидит. Когда такое впервые видишь, верить в реальность происходящего не хочется. И слышишь всем существом, как Отец рыдает вместе с этим уродом и хочет его, урода, освободить и спасти. И меня мягко подталкивает, а я как в ступоре. Рука с парализатором онемела.
Потому что этот лось очень похож на моего одного знакомого, горского воителя., из нежных рук которого я только по Отцовой милости вырвалась в живом образе. Тем мои колебания и объяснялись. Что ж, Папа, Ты этого не знаешь, что ли? Но лось орет, скоро умирать станет, а проводников никого рядом. И тут он сам мне помог.
«Отец, ну где ты!» - вскрикнул, из последних, видимо, своих сил. А я когда такое слышу, стоять уже не могу. И я рванулась, перепрыгнув через переживания и страхи.

Кит (пыльная мышь)

Сперва я подумал - иноприлетянин. Потому что еще щенком был мелким, все мечтал, научной фэнтази начитавшись: вот, прилетит блюдце, выйдут из него зеленые закатаи, и начнем мы с ними прогресс двигать! Ну и в моей почти снесенной башне это все и пронеслось за секунду.
Тем более у ч-ка этого глаза горят огнем, е - мое, но не бешеным, как у бригадных, а мягким. И светят, и греют. И у меня слезы почему-то текут. Все наши подпишутся: кто слез моих видел – долго не жил. А того я не тронул, понял – проводник! Не соврал Миха! И какая-то малая часть моя сигналила: без него в этом лесу не вырулишь. Но виду я не подал, наезды начал.
-И чо, парень, проводник ты, че -ли?
Он кивает молча, лыбу тянет и разглядывает в упор меня зелеными рысьими глазами, как ведмедя циркового. Я сердиться начинаю.
-А пялишься чего? У меня рогов нет!
А он как заржет, неожиданно тонко и раскатисто, что я сел бы опять да уже сидел.
- Рогов нет, а на лося похож!
И еще ржет, а смех-то женский! И вижу я, что проводник не мелкий фраер, а просто девчонка!
Да, удружил Папаня! Не мог нормального проводника выделить. Киту, мол, и девчонка сгодится! Но не отказываться же теперь. Как о песиках вспомню, так колотун бьет, и рвать тянет.
-Веди давай, - говорю, нарочно грубо.
-Пошли, - жмет плечами, поднимается легко, и неудивительно, веса в ней, поди, минус. Я честно скажу, таких девчонок не воспринимаю. Женщина должна быть… яркой, типа бабочка, крупной, с формами.…А эта… мышь какая -то пыльная. С глазами - фонарями.
Я аж хмыкнул, представив такую. Ржачно.
- А как зовут тебя? - спрашиваю, решив про себя все -равно ее мышью звать, как бы она не обозначилась.
- А тебя?
- Кит, - отвечаю машинально, а она хихикает, головой мотает,- А можно я тебя буду «лось» звать?
- Зови, - отвечаю, а сам мстю вынашиваю.
- Ну все же, вас, деушка, как изволите ве-ли-чать? (это я в императорском кадетском нахватался).
- Анита - церемонно представляется
- Нитка, че-ли? – осуществляю я мстю, а она неожиданно подпрыгивает и шипит, как кошка.
- Не смей меня так называть, разобью морду!
- Допрыгни, грю, сначала.
- Даже не сомневайся, допрыгну!
- Ладно, - иду на мировую. Я «Кит», ты «Анита» и никаких «лосей», е - мое. Она успокаивается, и мы снова прем по тропе, а мне, ребятки, так хорошо и спокойно, как с мамой в детстве, и мир такой внутри, и хочется чагой-то…типа песню спеть невоенную! И девчонка впереди мне родной кажется, как сестра. Только что за странная штучка у нее на поясе, а? Выдернуть незаметно, к затылку приставить, всю правду вытрясти!
- Да парализатор это, не дергайся! - она как шла, так и шла. - На людей не действует, только на собак.
- А кто ж тебя мысли научил читать? (за сегодня уже третий раз мне хочется сесть).
- Не впервой, - ехидно  отвечает, - уродцев по тропе вести.
- Ко-го? - обиделся я. (Не то чтоб я красавцем был, но девчонки любили. Силы – немерено, ум опять же…). А она обернулась смущенно: «Прости, Кит, вырвалось. Ты ж не знаешь еще ничего, со стороны себя не видишь. Больной ты, мутант, но излечимо. Отец тебя непременно вылечит, если сам захочешь.»
- Че это я больной? - оскорбился я.
- А то. Князю служил? Думаешь, его счастье бесплатное? Он на своих ребят собак навешивает – они силы и злости придают для черных дел. А заодно сторожат – только ч-к о свете подумал, они его жрать начинают, мучить. Думаешь, где они сейчас? Один на голове у тебя, второй на шее, а третий в сердце
- Да ты сама дура ненормальная!!!!!! - я аж заорал, вспотел. И стал я себя судорожно ощупывать - - - Нет ничего! Вот дура-то, напугала!!!!
- Есть-есть. Только ты их не видишь. - А сама прет себе, даже не оборачивается. А я бы уже сел реально и все осмыслил. Много это для одного дня. Миха, побег мой, собаки, на мне якобы висящие, мышь эта иноприлетная с зелеными глазами-прожекторами… Даже для конкретного пацана-опричника это многовасто. И девчонка в который раз мыслю мою ухватила, да еще так вывернула, чтоб самолюбие мое пощадить.
-Я устала, давай привал устроим.
И после этих слов я рухнул ни-ка-кой…

Анита (двойственное чувство)

…Двойственное чувство, это когда «люблю – не люблю», в «одном флаконе». Я люблю смотреть на пламя. А на мужчин – наоборот. Ладно братья. А мутанты, да еще из опричников, как «лось» этот. Лицо совсем не интеллигентное, разбойничья рожа, нос перебитый, кулаки с мою голову размером, о чем с ним говорить? Наверняка не получил должного воспитания. Бескультурный, одним словом. Искаженное Папино творенье. Хотя жаль его, бесспорно.
Что б сейчас мне сказала моя Есфирь? Мягко по форме, но жестко по содержанию: «Вспомни себя, моя дорогая, какая ты к Отцу пришла? Думаешь, чудесно пахла и прекрасно выглядела? Старайся «уродами» больных не называть. Твой глупый язык находка для врага. Удерживай уста свои от коварных слов!» А я бы ей ответила – « Ну, постараюсь». А она бы улыбнулась одними голубыми очами: «Без ну!».
Я когда ее впервые увидела, будто Отец через нее на меня глянул. Его люди как магнит притягивают, а если ты еще понимаешь, что это «твои» люди. В смысле из твоей стаи родной. От которой ты лет тридцать назад отбился. Так и в этом конкретном случае.
Я Отцу очень за Есфирь благодарна.  В тяжелые времена она меня буквально на руках тащила, еще и смеялась: «Своя ноша не тянет». И ели мы с ней пополам последнее, и плакали вместе, и радовались. Трудно слова найти, чтоб всю гамму моих чувств к этой сестре выразить. Мой любимый бесценный боевой товарищ, и советчик, и помощник, и наставник.
И парализатор у нее всегда начищен, и форма – с иголочки, инструктаж каждый день читает. Из- за этого иногда себя непутевщицей ощущаешь, а Он говорит: не сравнивай себя ни с кем, ты – Моя  солнечная девочка, Моей любви на всех хватит. Когда я узнала, что она для всех наших девчонок то же, что и для меня (и для Катрин, и для Мари, и для Ириски и для Танюхочки), разозлилась немного. Но опять успокоил меня Отец. Жадность – это князь посылает, не бери, говорит.
…Костер горит ровным пламенем, спит «лось» сном младенца, а собаки висят на нем, парализатором моим шарахнутые, то видно их, то не очень. Страшное зрелище, бррр! Хорошо, что он сам не видит. Когда ч-к из мутанта в нормального превращается,  практически выздоравливает, то может сам служить, Отец ему подарки тогда делает. Во – первых, можно слышать Его голос, с инструкцией сверяя, конечно, а то князь, он поддельщик ловкий, имитатор. Во- вторых, дает чужую болезнь чувствовать, как свою, и исцеляет, с нашей помощью. Мы как бы Его тело здесь на земле. Вот «лось» говорит, что я мысли читаю, а это Он мне сказал привал сделать, потому что «лосиное» сердце Он лучше всех знает, - и мысли, и чувства. Он его и создал. А князь – вор, губитель, и обманщик. На земле у него одна цель, по максимуму Отцовых творений погубить. А Отец, наоборот, найти и спасти пытается каждого. Это как война. За тем легион и нужен.
…Как сияние радужное в сердце моем разлилось, как едва слышная нежная музыка флейты, как запах чудесных цветов, так присутствие Отца моего ощущает дух мой и радуется радостью неизреченной! Вдруг я урода этого глазами Отца увидела, и сразу вся моя злость на мужчин растаяла, показал мне Отец, что, несмотря на свою физию разбойничью, Кит этот – просто колодец, наполненный темной грязью – болью, смятеньем и страхом, на самом дне которого маленький растерянный мальчик прячется. И только два слова Отец мне сказал на все мои мысли. «Не суди брата своего!» и «Накорми!» Насчет последнего я не вполне поняла, а Он уточнил «едой поделись». Вот так. «Брата!» Если Он сказал, медлить нечего. Действовать надо.

Кит (чем пахнет заманиха)

…мне снилась моя мама. Будто она меня за плечо трясет, «Вставай, Никитушка, блины горяченькие кушать». А я и блинов хочу, и просыпаться не желаю. Но она не отстает, трясет упорно. Продрал я очи, а это «мышь» меня будит. И запах в воздухе, конкретный запах балабаса.
- Есть, - говорит она, - хочешь?
Подозрительно говорит, без обычного ехидства в голосе. А я и так не шибко доверчивый, а уж спросонья, да на болотах чумных…Молчу-соображаю, в чем каверза. А на огне котелочек булькает, симпотный такой, закопчененький, запах оттуда мммм!- кашный. Она опять свое: хихик. «Боисся, отравлю?»
- Я к тебе с того света, - грю мрачно - приду и пугать буду.
А она ложкой хлебово зачерпывает, дует и ест осторожненько, видно, язычок свой мыший чтоб не обжечь. Потом бледнеет, чуть не падает в обморок, и говорит : «Ой, как же теперь, ложка -то у меня одна!»
- Ладно, - хмыкаю ей, давай свою кашу, а она смущенно лепечет, мол, речка недалеко, помою ложечку. А я котелок снимаю с огня (а-а-дной рукой), ложку у ней выдергиваю де-ли-кат-ненько и «у-ммм-мм», типа буду еще ждать, пока ты помоешь, «Не иш брежгливых», и ем я очень-очень быстро, стараясь, однако, особо не чавкать, все-таки, я ахвицер, хоть и недоученный, а мышь – дама, хоть и вида не имеет.
Ну вот, ем я, и вкус у этой каши – в жизни ниче вкуснее не хавал. И под это дело разглядываю мою, говоря языком романа, «очаровательную спутницу». По сравнению с тем разом она полутше выглядит. Глаза зеленые, яркие, как уже было сказано, но грустные. Даже груснючие! Конопушки на носу, прикольно! А носик вааще конкретно мыший, тонкий, длинненький, но в целом вполне. Интересно, шрам на щеке откуда, едва заметный, но я-то в этом шарю, конкретный шрамик от перышка. Волосы стриженые под пацана, светлые, с рыжинкой, спутанные, не кудрявые, (а я кудрявые люблю и черные), губы какие-то непонятные. «Обиженно надутые», во! Ненакрашенные естестно! А фигура ни о чем, мелкая фигура, Да и стесняюсь я как-то пялиться, скажет, «неотесанный», по выговору вроде из благородных, да еще лицеистка, поди-ка! И в чем прикол-то? То, что мышь эта ваще ничо на обличье, это меня радует почему-то, позже разберусь с этими непонятками, котелок уже пустой. Быстрая какая кашица! И скребу я по дну ложкой, а внутри меня все оччень потеплело, и хо-ро-шо мне, ребятки!
- Вкусно, - она сияет радостно, как в лохотрон выиграла.
- Угу, - киваю, а она еще шире лыбится, и говорит «Еще хлеб есть!» И кусок ломает пополам и тянет мне мелкую свою лапку с половиной.
Е-мое, свою пайку ведь отдала, мелочь, а? Почему это? Не может быть, чтоб просто так! Заманихой пахнет вся эта холера! Начну-ка я с ней беседовать доверительно, не зря, чо-ли, в разведроте пару годков парился.
Типа устанавливаю отношения. Делаю мягкое лицо, мечтательное, начинаю издалека.
- А вы, Анита, из благородных будете? - а сам улыбаюсь, как пряники жрал, - сладенько.
Она покупается сразу и с потрохами, тоже расплывается ответно - «Как это вы, сударь, определили? По моей речи изысканной?»
- Речь у вас, конечно, обалденная, но не только. А по колечку, сребряному на мизинчике, с маааленьким смарагдиком, златых этак на тысячу с гаком. – И смотрю, как бы исподлобья, не в упор. «Или вам за каждого провожаемого чистоганом платят?» А она меня удивляет в который раз. Ржет громко, чуть не падает. Потом успокаивается и отвечает: «Канешшно!!!», не упустив случая меня передразнить.
- Это не «сребряное со смарагдиком колечко», - хотя я, безусловно, такого достойна . (Она замолчала на минуту, и лицо сделала гордое)! А питерского завода железобетонных искусныхь фальшивокь «женави» - Как ты здорово попался!!! И издевательски хохочет!
Конечно, я разозлился за такие подначки и ляпнул первое, что пришло в голову: « А шрам на щеке тоже поддельный?»
Она дернулась испуганно и взглядом как бы замерзла, в одну точку впялилась… А из глаз грустных как сквозняком потянуло, могильным холодом, такой тоской…была мышь живая, а стала …мертвая.
Я парень жизнью битый, и видел всякое, и соплями-слезами меня не возьмешь, но тут…
Пожалел я, что слова опрометчивые с языка спрыгнули. Потому что у мамы моей был такой взгляд, когда отец нас бросил.
- Шрам настоящий, - наконец, сказала она вяло…
- Ну? - я паузы не выдержал.
- Пошутил однажды муж,  - горько хмыкнула мышь. И тихо добавила: «На сердце шрамы не видны». И голову опустила.
А во мне что-то такое творилось! Поднималось из глубины нутра, такая лютая ненависть к этому гаду! Был бы рядом, уже б не дышал, пес, отвечаю!!!
И захотелось еще эту мелочь как-то развеселить, что ли, конфетку дать, что ли. Уж больно страшно на ее мертвое лицо смотреть. Такие вот дурацкие ощущения нахлынули, я даже и не верил, что могу что-то эдакое переживать. Это как совесть ноющая, только в сердце. Жалость, во! Вспомнил название. Но обдумать не успел толком, она головой тряхнула и ожила обратно. Грит: «Отец исцеляет, но это процесс». Ожила она, и я …как –то выдохнул сразу.
- А что, за каждого провожаемого платить приходится…
… побелела, замолчала, пукалку свою подняла и за мою спину уставилась. И одними губами шепчет «Замри!». Ха! Какой герой честной войны послушает девчонку?
Обернулся я и увидел.…Не то чтоб даже увидел, а полуувидел, полупочувствовал запах крови и смерти.…гигантскую, темную, капюшон раздувающую змею. В мой рост. С совершенно человеческими осмысленными глазами. Ласковыми, кровавыми горящими зенками. Чо хреново, я шевельнуться даже не мог. Как паралитик, е-мое.  Слова сипом застряли в глотке. А по лицу полился холодный пот, щекотной струйкой за ворот. А сказать, что страшно, было ничче не сказать. Псы по сравнению с этой скорапеей – тьфу! – далматинские щенки в горошек. Она была сам страх. Ползучий, большой и холодный. И я знал точно – это за мной. Мысли тупили, ,да и особых не было. Маму было жалко, свою просранную зря жизнь. Про Родителя что-то подумалось вяло: «Ну и где, - мол, - Он обратно, а и есть ли ваще?» Я замерзал, постепенно погружаясь в ледяной кровавый взгляд твари, в полупустой голове шипело княжеским голосом: «Я пришшел за тобой…» Шипело громче и громче, глаза закрылись, так легче, сердце тоже ледянеет, бухает в ушах, но реже и реже…Шшшшш!!!!!!
Пронзительный звук, вспышка, белый луч ударяет в голову змее. Та слегка откачнулась! И девчонка прыгнула, заслонив меня собой!!! Большего облегчения и позора одновременно я не испытывал! Двойственное чувство. Но по-прежнему не мог дернуть рукой-ногой, паралич обуял, е-мое. Только мог наблюдать, как меня, меня!!! героя войны, чемпиона дальних Островов по единоборствам - черная повязка, кавалера Орденов звезды и месяца, за меткость главный призь –серебряное яблоко, за доблесть – колечко  с мизинца левой ноги ее высочества, спас от горских наймитов, прикрывает собой мелкая мышь в пыльном комбезе… видать, мандражилась, трясло ее, ноги подкашивались,…Змея же говорила, не открывая пасти, но я в мозгу все понимал. Каждое слово раскаленной морозом иглой вонзалось мне в сердце, больюбольюбольюболью…
- Он шшш..принадлежит шшшш… мне…
Анита резко отвечала ей непонятное: «Властью, данной Отцом, я повелеваю тебе убираться прочь от этого человека! Во имя Его!» - А дальше и вовсе че-то на иноземном. языке. Волны тепла облегчают боль. Змея чуть отползает. Шипение тише. «Он… шшшшш мой …шшш» - иглабольювсердце…
Тонкий звук …  тонкий луч белого огня … легчает…
- Я провозглашаю защиту крови Его над этим человеком! Он звал Отца, и Отец услышал Его!». И все оборвалось. Я выключился…
…она опять трясла меня нещадно, била по щекам, всхлипывала, шептала что-то, а я не мог очухаться. Потом разревелась вааще, как детсадовка, и совсем, видать, отчаявшись, крикнула в темное небо: «Отец, ну где Ты?» Как я недавно, отбиваясь от собак. Даже со злостью крикнула, как будто это игра такая затянувшаяся. (Папа спрятался, а ребенок не может его найти, и напугался, и разозлился).
…а я как таял, и даже видел себя со стороны, какой я-таки здоровый лежу, недвижный токо, мышь Анита мечется, а мне все пофиг. Хочу сказать: «Не парься, подруга, сливай воду, гаси свет, умер я». А не могу…
… почему-то светло… как лампочку в башке перегоревшей ввернули, я чихнул громко, мышь от неожиданности плюхнулась с корточек на сыру землю, враз перестав ныть. Потом не по благородному носом шмыгнула и говорит:
- Отец верен. Мы звали Его, и Он здесь. Только надо торопиться.
Я тоже сел, тело ломило и выкручивало типа грипп, мысли в голове прыгали и путались, но руки-ноги слушались. Анита смотрела на меня с большим, как говорят в кинах, «состраданием», а я – из  меня вдруг попер всякий бред, полнейшая чушь полезла, и никак не останавливалась, как рвота. Как бы язык подчинялся не мне, и голос был чужой какой-то: «Чо ты пялишься- то, а? Да ты знаешь, скока я народу замочил, святая ты, е-мое, женчина? Убийца я, поняла? И пошла ты со своей тропой, не надо оно мне! Служил я князю,  и все было намано, харрашо было мне! Вали отсюда, поняла, дура? Вот отлежусь и пойду обратно, к ребяткам! Дети Отца, е-мое! Пошли вы все…»

Анита

Собака на его загривке слегка активизировалась, куснув его чуть-чуть. Он начал говорить всякие глупости, причем,  даже не понимая их смысла. Пришлось опять взять в руки парализатор…я устала.

Кит

… щелкнула, не меняя выражения лица, и я заткнулся так же резко, как и начал.
- Все, брат. Пора. Иначе ты не выдержишь или с ума сойдешь, или умрешь, а до легиона еще далеко. – И вынула из кармана небольшую увесистую книжицу с золоченой надписью «Инструктаж». Грит, письмо это от Родителя, как нам жить. И начала задвигать про тьму и Свет, что-то вроде Михиных баек, я и не поверил бы вдругорядь, но после змеи этой…
Она говорила, светясь лицом и радуясь непонятно почему. Отец был, грила, на земле в виде ч-ка и принял смерть за всех нас, жителей. И каждый теперь может выбрать, либо с Папой в щастье вечно, либо с князем вечно в отстойнике. И даже вроде чрез смерть эту все дела наши злые Он простит, и скостит срок до ноля. И даже даст силу этого не делать. Я только спросил: «Неужто и убийство простит?»  Она глянула на меня опять сочувственно, и чешет дале, что был такой парень, Павл, в старину, так он был вааще убивец за идею, и к нему Отец явился Сам (Ого! - я подумал) и перетерли они за тему на кого это он, Павл, гонит, все прояснили, и стал он очень крутым Отчим ч-ком, даже в этой книжке подписал чегой-то.
И еще много чего говорила моя мышь, в жбане мысли метались, была радость странная, как ждешь деньрожденье в детстве…
- Ты свободен выбирать, Кит, жизнь или смерть, благословение или проклятье. – Ее лицо грязненькое, усталое, с темными кругами под глазами казалось мне самым родным и лучшим на свете. НЕ ЗНАЮ ПОЧЕМУ!!! Я слушал ее странные речи, и не мог прочухать, че меня все это так цепляет, будто внутри меня сидел кто-то очень голодный вот до таких простых и хороших слов, и я почти верил, почти верил!
И чтобы Отец меня, Никиту простил и признал, надо, оказывается, совсем простую вещь сделать. Просто позвать Его в свое сердце, поблагодарить за смерть, что за всех была.
- И все?
- У Него все просто, Кит. И даром. Ты и так Его, по праву, но Он никого к себе силой или хитростью не заманивает. Просто дает услышать Слово от Него и выбор дает. Затем проводники и нужны.
Так ты готов?
- Да я давно готов,  - отвечаю.
- Повторяй тогда.
И я повторил.
«Отец, я благодарю Тебя!» … «благодарю Тебя…»
»За то, что Ты умер за меня и понес все мои беззакония. Прости, что я жил без Тебя, и приди в мое сердце! Исправь мою жизнь!»
Я как будто очень хотел пить и не мог напиться……Как сияние радужное в сердце моем разлилось…
…как из под воды вынырнул и вдруг задышал…Как едва слышная нежная музыка флейты…
…как очень сильно болел зуб и перестал вдруг …Как запах чудесных цветов…
… Я понял, Он правда пришел ко мне в сердце !!!! И я ожил!!! Я ОЖИЛ!!!! …Присутствие Отца ощущает дух мой, и радуется!!!!
И Он нашел своего сына потерянного! И все Его воинство небесное салютует своими мечами и славит Его! Вся Слава Тебе !!! Вся Слава Тебе!!! Вся Слава Тебе!!!
И Он сказал мне : «Сын мой! Как долго я ждал!». И… я… весь как бы был залит светом, внутри и снаружи, и я не стеснялся своих мокрых щек… Я понял, жить стоит ради одного этого мига. Я… стал… другой. Новый и светлый, как Миха.
И был я княжеский приемыш, а теперь Родного Отца, который есть жизнь,  - сын! А ради этого и смерть принять не в падлу!!!

А дальше…Я не знал что будет дальше, ребятки, только видел я впереди тропу, и знал точно, что ждет меня парализатор, коришневый комбез с нашивкой в виде Льва и сердца, и вы, ребятки, потому что не услышите если Слова от Отца, так в погибели вечной и будете мучиться, а я, то есть, мы с Ним, этого никак не допустим. Потому как мы есть геройские пацаны. Такой расклад!

Конец.

P.S.
…и чего Китяре нашему башню сорвало, никто не вкупился, а пропал он,  аккурат, как мы Миху-святого замочили. Я скучал даже, лихой он парень был, и веселый. Думал, все, ласты завернул, чемпион, да уж лучше б так и было.
А явился по весне, на себя не похож, рожа светлая, будто дряни не курил никогда. И понес бредятину, про Свет и тьму, и про тропу к щастью. Я ржал сначала, думал он шутит типа прикалывается, все ж его знали. А как поняли, что не шутки, пацаны скрутили его, и к князю… ну а я, короче, за тропу эту задумался, а вдруг и правда есть… вроде в болотах чумных…а если искать ее пойти… может, совесть болеть перестанет? А то мочи нет никакой, ноет, падла…
И решился я, и попер …

Елена Есаулова
Церковь Еммануил-Красноярск